Художественный руководитель балета НОВАТа Денис Матвиенко рассказал о премьере балета «Пер Гюнт».
Художественный руководитель балетной труппы НОВАТа Денис Матвиенко провел творческую встречу в рамках образовательного проекта «Открытые диалоги». Формальным поводом к беседе послужила премьера: на большой сцене театра состоится первый показ спектакля «Пер Гюнт». На язык танца поэму Генрика Ибсена переложил европейский хореограф Эдвард Клюг, чей рабочий график простирается от Парижа до Санкт-Петербурга. Заглавную партию в двухактном балете исполнит Денис Матвиенко, впервые представивший рискованную постановку российскому зрителю в прошлом году на фестивале Dance Open в Санкт-Петербурге. Во встрече с Денисом Матвиенко приняла участие народная артистка России Анна Жарова, которая буквально забросала руководителя балетной труппы вопросами.
– Вас принято представлять как единственного в мире обладателя четырех Гран-при международных конкурсов артистов балета.
– Когда я недолгое время руководил балетной труппой Национальной оперы Украины, передо мной поставили задачу популяризовать балет. Проблема заключалась в том, что балет там был никому не нужен. У меня работала очень хорошая команда. И креативщики придумали такой слоган: «Единственный в мире обладатель четырех Гран-при». Не знаю, действительно ли я единственный, но заработать Гран-при нелегко. Когда я получил четвертый Гран-при на московском конкурсе, в прессе про меня вообще написали – «коллекционер Гран-при». Как будто речь идет о марках. На самом деле история конкурсов в моей биографии началась с того, что в 90-х годах, когда я начал выходить на сцену, у танцовщиков не было никаких агентов, которые бы устраивали нашу карьеру. Конкурсы давали реальную возможность засветиться и показать себя. Поэтому три года подряд я участвовал в конкурсах и получал Гран-при: в 1997 году в Люксембурге, в 1998 году в Будапеште, в 1999 году в Японии. Ехать на четвертый конкурс в Москву я не собирался.
– Почему?
– Если честно, мне было 26 лет, и я уже был староват для конкурсов. Меня долго уговаривали, говорили, что юбилейному конкурсу нужен уровень, а я боялся и волновался. Конкурсы очень похожи на спорт, на сцене может случиться всякое – можешь подскользнуться, не сделать то, что на репетициях делал легко, а обладателю трёх гран-при нельзя опускаться ниже заявленного уровня. Представляете, что было бы, если бы я слетел со второго тура? Я об этом много думал и серьёзно отнёсся к конкурсу.
– Что самое сложное на ваш взгляд, в творческих состязаниях?
– В конкурсе ты должен собраться и выдать результат. Спектакль идет три часа. Если вдруг у тебя что-то не заладилось в первом акте, то в третьем ты можешь закрутить такое фуэте, что все забудут о том, что ты там навалял в самом начале. На конкурсе номер длится семь минут. И за это время ты должен выложиться по максимуму. Это очень важно, и не каждый артист может это сделать. Я видел гениальных танцовщиков, которых на конкурс просто не хватало. А конкурсы для артистов важны. Может, быть, сейчас они менее актуальны, чем. 20 лет назад, но они хорошо мобилизуют и воспитывают в тебе бойца. А. ведь у нас такая профессия – каждый день доказывать всем и прежде всего самому себе, что ты уже можешь, что ты еще можешь, что ты можешь вообще. Это большой труд.
– Вы по жизни победитель? Благодаря каким чертам характера вы идете вперед?
– Я перфекционист во всем. И в жизни, и в работе. Многофункциональный социопат, как я шучу. Мне всегда помогало стремление к совершенствованию. Я хотел, чтобы у меня все получалось. Хотел выглядеть на сцене красиво. Я никогда не нравился себе. Не мог смотреть видеозаписи своих спектаклей. Мне не нравилось, что я делал, потому что по ощущениям было одно, а по факту совсем другое. Совершенствование – это бесконечный путь в нашей профессии, который не заканчивается никогда. Выйдя на пенсию, танцовщики и балерины остаются неудовлетворенными. Это правда. Я чувствую, что мог бы станцевать, но уже поздно. Прекрасному нет предела. Про спортсменов и артистов часто говорят, что они ограниченные люди. Это тоже правда. Мы очень ограничены. Не в плане глупости. Речь о другом. Работа занимает 90 процентов нашей жизни; и мы не можем распыляться. Мы должны концентрироваться на этом: на ролях, спектаклях, конкурсах. У меня часто спрашивают про хобби. Какое хобби? Нет у меня никакого хобби. Вообще никакого. Я никогда не стоял на лыжах. И на коньках тоже. Не мог себе этого позволить, а вдруг ногу сломаю, мышцу растяну? Я впервые в жизни попал в ночной клуб, когда мне было 22 года. Многие в этом возрасте уже заканчивают ходить по клубам, а я только впервые попробовал.
– Как вы относитесь к критическим отзывам зрителей на постановки с вашим участием?
– В восприятии балета все очень субъективно. Кому-то нравится, кому-то не нравится. Спорить можно до бесконечности. Я всегда говорю: в балете нет плохих танцовщиков. На каждого найдется свой зритель. То же самое можно сказать про хореографов. Как руководитель балетной труппы я должен относиться ко всем объективно. Есть танцовщики и балерины, которые мне не нравятся. Но это не значит, что они плохие. Я ценю их творчество, их работу, просто мне не нравится. Это нормально.
– Оцените работу новосибирской труппы – уровень, проблемы, достоинства.
– Когда я впервые познакомился с новосибирскими артистами, я был приятно поражен женским составом. Настолько сильные балерины - и ведущие, и кордебалет. Как выяснилось, в основном представители новосибирской школы. Минус - нехватка мужского состава. Когда я пришел в НОВАТ, в труппе было 32 танцовщика. Для театра, где большой репертуар и есть такие мужские балеты, как «Спартак», – это мало. И очевиден контраст: есть очень хорошие танцовщики, как Ваня Кузнецов и Рома Полковников, и есть совсем слабые танцовщики. Проблема очевидна. В балете каждый должен быть на своем месте – и кордебалет, и корифеи, и первые солисты, и вторые. В ближайшем сезоне я собираюсь эту нишу заполнить. У нас уже добавились 12 человек. Появилось много иностранцев.
– Иностранцы в новосибирском балете – это новая стратегия развития балетной труппы театра?
–Это было сделано не специально – сработало сарафанное радио. Территориально у нас невыгодное расположение (мне самому приходится жить на два города, семья находится в Питере, а я работаю здесь), но сам-то театр гениальный. Репертуар набирается на всякого зрителя. Нравится тебе Начо Дуато, смотри «Спящую красавицу». Не нравится Дуато, смотри «Щелкунчика» Вайнонена. Нравится Ковтун – иди на «Спартака» и смотри шоу с тиграми. Не нравится – смотри спектакль в хореографии Григоровича. В марте появится еще один балет – «Пер Гюнт».
– Кому принадлежит идея ввести в репертуар «Пера Гюнта», прямо скажем, не самое распространённое в балете название?
– Это я предложил руководству театра. Почему именно «Пер Гюнт» Эдварда Клюга? В репертуаре есть много разных балетов, но такого нет. Это драматический балет – наполовину балет, наполовину драматический спектакль. Хореограф сознательно сделал акцент на актерскую игру, хотя и хореография здесь очень интересная. Просто ее не так много. Это полноценный двухактный балет с сюжетом, рассказывающим про жизнь одного человека. Здесь хореограф просит артистов по минимуму наносить грим, потому что пытается добиться на сцене естественности. Даже костюмы выполнены только из натуральных тканей. На сцене будут присутствовать натуральные пни. Не муляж, а настоящее дерево – по 20 кг каждое. И мы с ними танцуем. Топор, правда, будет искусственный, но он единственный ненастоящий. Потрясающая музыка Грига — сюита «Пер Гюнт» и произведения для фортепиано. Очень красивый спектакль. Кроме того, наш «Пер Гюнт» это то, чем дышит современный балет во всем мире. Именно этим. Такая эстетика. Он может вам не понравиться – и это хорошо.
– Вы являетесь одним из самых преданных российских поклонников хореографии Эдварда Клюга. Расскажите историю ваших взаимоотношений.
– Я на протяжении 12 лет работаю с хореографом Эдвардом Клюгом. Мы познакомились в 1998 году в Японии. Но сотрудничать начали только в: 2005 году. Как раз перед конкурсом в Москве. Мне нужен был номер в современной хореографии. Я ему позвонил, спросил, нет ли чего новенького. И он сказал, что только что поставил балет «Radio&Juliet» – «Ромео и Джульетта» на роковую музыку Radiohead. Потрясающий одноактный балет. Так и началось наше сотрудничество. Мы показали этот номер в первом туре X Московского Международного конкурса артистов балета и хореографов. Потом я танцевал этот номер по всему миру. Он стал нашей визитной карточкой. Потом было много других балетов. Об этом хореографе я могу говорить долго и много, но остановлюсь на главном: хореография Эдварда Клюга никого не оставляет безразличным. Ни одного зрителя.
– Год назад вы впервые представили балет «Пер Гюнт» российской публике – на фестивале Dance Open в Санкт-Петербурге.
– Эдвард Клюг поставил впервые этот спектакль в театре Марибора на своих артистов. На премьеру я повез собой Катю Галанову, директора фестиваля Dance Open. Мы вместе смотрели и вместе вышли в шоковом состоянии. Катя две недели думала, понравился ей спектакль или нет, приглашать его на фестиваль или нет. Это необычный спектакль, он максимально приближен к естеству, к жизни. В первом акте, например, есть момент, где я пью водку со своим конкурентом, врагом. Мы 30 минут репетировали сцену, которая идет на сцене 10 секунд, хотя, поверьте, в своей жизни я выпил немало водки, как и все артисты. Но одно дело, когда ты сидишь и пьешь водку на кухне, и совсем другое, когда ты выходишь на сцену. В репетициях мы добивались естественности, старались уйти от привычных сценических жестов. А я-то думал, что водку пить легко!
– В Новосибирске уже есть один эпатажный. «Пер Гюнт» на драматической сцене. Вы слышали об этом спектакле?
– Я слышал об этом спектакле и хочу на него сходить. Не знаю, насколько там считывается сюжет. В нашем «Пере Гюнте» видна история, литературное произведение считывается абсолютно. В Питере, когда прошел этот спектакль, был ошеломляющий успех. Кто-то говорил, что в спектакле мало танцуют. А один критик написал, что Матвиенко достиг того уровня, когда на него приятно смотреть даже тогда, когда он просто стоит на сцене. Дело не во мне, конечно, а в хореографе. Гениальном хореографе, который со мной в этом спектакле работал. Но первое впечатление после просмотра, как я уже сказал – шок.
– А нужно ли зрителю испытывать шок в театре?
– Важно, чтобы у зрителя были эмоции: когда человек вышел из театра с одной лишь мыслью, что здесь хорошие буфеты, это очень плохо. А если человек уйдет с головной болью это хорошо. Искусство не может нравиться всем. Главное не оставить зрителя равнодушным. И хореограф, и музыкант, и танцовщик – все мы несем зрителю эмоции, а на этом спектакле они, поверьте, будут зашкаливать. Мы должны, просто обязаны иметь такой спектакль в репертуаре, даже если он не будет иметь бешеную популярность. Конечно, мы должны сохранять классические шедевры, но репертуару нужные и другие постановки.
– Не боитесь рисковать?
– Не боюсь рисковать. Я аферист по натуре – в каком-то смысле. Но как артист я, конечно, люблю аплодисменты. Мы артисты – лицедеи. Мы должны развлекать публику. Заставлять вас плакать и смеяться. У нас профессия такая – всегда ориентируемся на зрителя.
– А как же воспитательная функция театра?
– Таким образам и воспитывать. Мы обязательно должны делать эксперименты. И в следующем сезоне постараемся пригласить молодых, может быть, даже неизвестных, современных хореографов. Частные компании не имеют финансовых возможностей развивать эта направление. А мы государственный театр. Мы обязаны ставить современные спектакли. У нас есть бюджет, есть поддержка государства. И то у нас не хватает средств. Зрители вот возмущены тем, что цены на билеты поднимаются. Зрителя можно понять, но поймите и вы нас. Чтобы пригласить достойного хореографа, мы должны ему выплатить гонорар. Чтобы артисты не разбежались по другим театрам, мы должны им платить достойную заработную плату. Любая премьера стоит больших денег – авторские права, роялти, гонорары, костюмы, свет. За все нужно платить. Балет не может оцениваться дешево, потому что это эксклюзивное искусство, и каждый спектакль уникален – его можно увидеть один раз. Даже если кто-то, простите, упал на сцене на задницу, это тоже больше не повторится. Вчера вот на сцене щит упал в оркестровую яму, а позавчера мне мечом на спектакле чуть палец не отрубили. А в феврале на «Лебедином озере» партнерша разбила мне губу в чёрном па-де-де. Балерина делала пируэт и заехала мне локтем. Отключила меня на пару секунд. Я только помню – тыщ, и все. Стою в белых колготках на сцене, а рот полон крови: И куда это все девать? Что делать? Можно было, конечно, сделать вид, что мне плохо, уйти за кулисы и вызвать «скорую», но думаю, что муки творчества на сцене никому не интересны. Если зритель придет в театр и увидит на сцене расплакавшегося или уставшего танцовщика, он больше никогда в такой театр не придет.
– Репертуар, по вашему мнению; должен быть разнообразным, а что вызывает у вас, как у действующего танцовщика больший интерес – современная хореография или классика?
– Современная, конечно. Я работаю 21-й сезон. До 20 лет я перетанцевал весь классический репертуар. Все редакции «Дон Кихота», которые существуют в мире. Девять редакций «Лебединого озера» и так далее. Представляете, как я насытился этим?! Классическая хореография имеет свои конкретные границы. Это чистая математика со своими танцевальными формулами. Современная же хореография не имеет границ. Она демонстрирует то, как люди сейчас хотят двигаться, как сейчас воспроизводят свои фантазии хореографы, как визуально воспринимает эти фантазии зритель. Конечно, я продолжаю танцевать классику, но смотрю на себя очень критично. Я видел на своем веку много хороших танцовщиков, которые вовремя не ушли со сцены. И больше всего боюсь потерять границы объективности к самому себе. Жалость к себе со стороны зрителя – это самое страшное. Хотя нас, танцовщиков, можно понять. Мы живем балетом всю жизнь, а потом вдруг нас этого лишают. Попрощаться со сценой очень сложно. Пару лет назад я собирался «завязывать» и переходить в современную хореографию, но новосибирский театр продлил мою молодость в балете. Когда я приехал в Новосибирск; я был не в очень хорошей форме после травм и операций. Думал, что не буду здесь танцевать. Но начал, и вдруг все перестало болеть. Быстро набрал форму, за что этому театру большое спасибо.
– Возвращаясь к «Перу Гюнту». Вы играете вечного странника, а ассоциируете ли вы главного героя с самим собой?
– Этот спектакль про меня. Я всегда жил в отелях. Больше трех лет не работал ни в одном театре. Всю жизнь куда-то ехал, что-то искал. Профессия такая. Иногда мы настолько увлекаемся чем-то, что можем пропустить что-то важное. Родителей, например, маму и папу. Сейчас я очень страдаю от того, что пропускаю, как растет моя дочь. Но я здесь. Мне очень нравится здесь работать, единственное, что огорчает – рядом нет семьи.
Записала Юлия Щеткова, «Новая Сибирь»
Премьерные показы спектакля «Пер Гюнт» состоятся 19 и 20 апреля. Начало в 19.00. Билеты в кассах и на сайте театра.
