5 мая в опере «Травиата» Верди партию Альфреда де Жермона исполнит Сергей Кузьмин. Молодой солист оперной труппы уверенно осваивает сложнейшие партии тенорового репертуара. Только в текущем сезоне в НОВАТе он блестяще исполнил главную партию Рикардо в премьерных показах оперы «Бал-маскарад» и партию Беппо (Арлекина) в премьере апреля – опере «Паяцы» Леонкавалло. Помимо этого Сергей Кузьмин успешно выступает в оперных постановках Михайловского театра Санкт-Петербурга. В своём интервью Сергей Кузьмин рассказал о своих профессиональных достижениях и поделился некоторыми деталями своей частной жизни.
— Сергей, как вы стали оперным исполнителем, когда поняли, что это ваше призвание?
— Ситуация была такая, что в школе, в конце девятого класса, мне сказали, что дальше обучать меня не хотят, и надо было как-то доучиваться в другом месте. Я в то время с большим удовольствием играл на гитаре и в целом был готов для поступления в музыкальное училище. Но в училище сказали, что без документа об окончании музыкальной школы меня принять на гитару не могут. Я спросил, куда можно без документов, оказалось на вокал! Петь мне в целом тоже нравилось, но певец — это не музыкант. Я подумал, что годик поучусь, а потом на что-нибудь нормальное переведусь. Но, как видите, затянуло.
— Кого вы считаете своими учителями в оперном искусстве?
— Из своих учителей хочется отметить Светлану Николаевну Кравченко, которая поверила в меня в самом начале моего творческого пути. В консерватории меня наставляли Владимир Николаевич Урбанович и концертмейстер Елена Валерьевна Иващенко, их воспитание до сих пор качественно выделяет меня. После мне повезло встретить итальянского педагога Паоло Де Наполи, который помог развить мою технику и вкус к оперному пению. Еще хочется отметить известного американского тенора Нила Шикова, он помог улучшить мой голос.
— Есть ли у вас кумиры в профессии?
— У каждого певца есть один или несколько кумиров, на пение которых он ориентируется. Я очень часто слышу, что у певцов в голове звучит чужой голос, и они просто поют, подражая ему. Работать с партией — это значит расшифровать весь музыкальный материал, понять, что хотел сказать композитор, разобраться во всех обстоятельствах роли. Что-то из этого может сильно измениться на сцене из-за поставленных режиссером сценических обстоятельств, плюс пение с оркестром всегда требуют иной подачи. Гораздо проще просто подражать своему кумиру. У меня, как у любого тенора, есть любимые тенора — это Николай Гедда, Беньямино Джильи, Тито Скипа. Но петь, как они, я не хочу, хоть и восхищаюсь их искусством. Только поняв, как должен звучать твой голос, ты сможешь по-настоящему его развить и искренне выражать им свои чувства.
— Что вдохновляет оперного певца в профессии и в жизни?
— В профессии вдохновляет все настоящее — любимая жена и дочка, моя семья, мои друзья, горы, баня, игра на гитаре, хорошая музыка, хорошие книги, помощь людям. Нет ничего лучше, чем кому-то помочь.
Жизнь вдохновляет для пения, а пение вдохновляет на жизнь. Я очень много могу понять о певце, как о человеке, когда услышу, как он поет. Мы несем на сцену все, что происходит с нами в жизни. Чем больше ты понял о жизни, тем больше это слышно в твоем голосе.
— Основной инструмент оперного артиста — голос. Сложно ли соединять музыкальную задачу с актерской? Не бывает ли внутреннего конфликта при работе над ролью?
— Лично у меня эта проблема всегда стоит очень остро. Всегда хочется сделать больше, дать больше эмоций. Но в опере это нужно делать, не нарушая эстетику жанра и пытаться все выразить через голос. Есть куски, где хочется кричать до разрыва связок и валятся на полу в конвульсиях, а надо просто ровно петь, не теряя красоту звука.
Я считаю что певец — пограничная профессия. Ты должен быть и музыкантом и актером. Бывают и локальные случаи. Если певец работает исключительно в кантатно-ораториальном жанре, то он скорее певец-музыкант. Если в жанре оперетты, водевиля и подобного, то он скорее певец-артист. В оперном театре надо уметь все совмещать. Время, когда певцы и их голос были главными, давно прошло. Я не знаю хорошо это или плохо. Но мне не нравится тенденция, что в современной режиссуре все время отвлекают зрителей от пения. Режиссерам кажется, что если певец будет просто петь, то зрителям будет скучно. А иногда хочется просто насладиться музыкой и получить содержание именно из нее.
Но я, как артист, всегда подчиняюсь режиссеру. На момент работы я откладываю свое мнение подальше и пытаюсь стать податливым материалом. Конфликтовать нельзя, нужно честно делать, что просит режиссер, это единственный путь.
— Как происходит процесс создания спектакля? Кто на площадке главный: режиссер, дирижер, солист или композитор?
— Театр это организованный хаос. Спектакль создается силами многих цехов и каждый из них очень важен. Каждый делает свое дело и хорошо знает свою задачу, только так и получается все совместить и успеть. На спектакле все смотрят на солиста, и на нем висит финальная ответственность того, понятно ли он выразит идею спектакля через голос и игру. Про композитора все помнят, но чего только не делают с операми в современном театральном мире. Дирижер отвечает за музыку, и часто именно он решает, как это должно быть с музыкальной точки зрения. Певцу остается только последовать за ним. Но есть дирижеры, за которыми приятно идти. Работая с Дмитрием Юровским, я ощутил, что это такое, когда дирижер дышит вместе с певцом. Идти за ним и довериться ему — это большое удовольствие.
На данный момент главным является режиссер. Можно спорить, но это правда. Я азартный артист и согласен на разные эксперименты, но надо чтобы режиссер понимал, что певцу надо еще и петь. Бывают режиссеры, с которыми очень трудно работать, а спектакль получается великолепным. Бывает работать очень легко, а на выходе скука и пустота. Лучше всего, когда получается совместить приятное с полезным и режиссер адекватен и в общении, и в работе. В последней оперной премьере НОВАТа мы работали с Вячеславом Стародубцевым. Он сам певец и прекрасно понимает, где артист может взять на себя много задач по действию, а где ему нужно помочь со стороны и дать спеть. Очень приятно работать с таким режиссером.
— Какие ваши любимые оперные партии, какую партию вы мечтаете исполнить?
— Сейчас в репертуаре русских театров очень мало опер для лирических голосов. И партии, с которых надо было начинать, я так до сих пор и не спел. Разве что недавно получилось спеть Тамино в «Волшебной флейте» и Альмавиву в «Севильском цирюльнике». Было бы здорово попеть оперы Моцарта, которые подходят моему голосу. Не хватает французских опер, таких как «Фауст», «Ромео и Джульетта», «Вертер», «Искатели Жемчуга».
Если говорить откровенно, то петь оперу мне нравится гораздо больше, чем слушать ее. Может, проблема в погружении изнутри. Когда знаешь, как это все работает, включая вокальную технику, актерские и режиссерские задачи, когда привык смотреть спектакль изнутри или из-за кулис, очень трудно отключиться и воспринимать сценическое действие, как зритель. Хотя каждый раз, проходя мимо сцены или выходя на нее, я понимаю, что мы здесь занимаемся волшебством. И не может быть по-другому. А волшебником быть трудно. Гораздо проще смотреть на чудеса, чем творить их.
— Что для вас пение — удовольствие или работа?
— Хороший вопрос. Сказать, что пение это только удовольствие, нельзя. Но и сказать, что это только работа — тоже не получается. Я думаю, на балансе этих граней и стоит актерская профессия. По интернету гуляет высказывание: «Когда вы что-то делаете без любви и не профессионально — это халтура. Когда вы что-то делаете без любви, но профессионально — это ремесло. Когда вы что-то делаете не профессионально, но с любовью — это хобби. Когда вы что-то делаете профессионально и с любовью — это искусство».
— Важно ли оперному солисту приобрести мировую известность? Будет ли это показателем его профессионализма?
— Я думаю, мировая известность вещь важная, но не из-за славы, а из-за уровня работы. Чем выше ты поднимаешься, тем интереснее и профессиональнее твоя работа. Есть дирижеры, режиссеры и певцы, с которыми я просто мечтаю поработать. И только попав на мировую сцену, я смогу это реализовать.
В России все театры работают на репертуарной основе. В других странах действует, в основном, система ангажементов. То есть театр собирает певцов на какой-то конкретный проект, а после все расстаются. В этом случае каждый певец несет ответственность за свою работу как за товар, который в следующий раз, в случае неудачи, он может и не продать. Это заставляет артиста находиться в профессиональном тонусе, не дает расслабиться. Зато репертуарный театр дает начинающему певцу возможность укрепиться на сцене, если спектакль идет достаточно часто. За пять лет работы в Новосибирске я спел около тридцати партий, большинство из которых — роли ведущего репертуара.
Вопрос профессионализма всегда стоит перед певцом. Есть мировые звезды, профессионализм которых вызывает сомнение, есть и не самые известные певцы, которыми я восхищаюсь. Но это всегда вопрос вкуса и вопрос современной жизни оперных артистов. У некоторых певцов настолько насыщенный график, что они ночь летят, день поют, и так может продолжаться неделями. Это очень тяжелые условия для пения на высоком уровне. Есть случаи, когда певец поет тяжелую партию 15 раз за месяц, это тоже надо уметь выдержать. Я могу хотеть этого или не хотеть, но в современном мире певец очень редко может сказать нет. Это всегда будет конкретным решением конкретного певца в каждом конкретном случае. И прежде чем судить певца, помните, что эти решения даются не просто.
— У вас богатый оперный голос, а поете ли вы популярные песни и в чем качественная разница такого звучания?
— Я пою то, что называют советской эстрадой. Очень люблю петь песни Мартынова, Ободзинского и особенно песни из репертуара Андрея Миронова. Миронов меня вообще очень вдохновляет. Есть в его творчестве поставленные вопросы, которые беспокоят и меня.
Что касается звучания эстрады и оперы — это несопоставимые вещи. Не стоит петь эстраду оперным голосом и оперу эстрадным. Надо выбирать, что ты поешь. Даже отдельно в опере петь не свой репертуар чревато для голоса. А скакать по жанрам еще опаснее. Но есть чувство вкуса, когда ты можешь спеть песню своим голосом, сохранив чувство стиля.
— Насколько я знаю, у вас достаточно активная творческая жизнь. Где вы выступаете помимо НОВАТа?
— В Новосибирске я работаю в «Новосибирском городском духовом оркестре» под управлением Игоря Зугрова. Там у меня есть возможность выйти за рамки оперного жанра и петь просто хорошие песни. На концертах можно делать все, что позволяет твой вкус, и я это делаю. Очень нравится работать в комедийном жанре, хотелось бы в театре иметь такую возможность.
Периодически я пою в Михайловском театре в Санкт-Петербурге. Я стал первым певцом из оперной труппы Новосибирского театра, который спел в Михайловском, и это очень приятно. Очень благодарен Владимиру Абрамовичу Кехману за такую возможность. Вообще ему сильно благодарен. Он любит своих артистов. С его приходом очень многое в театре изменилось и только в лучшую сторону. Это мой абсолютно искренний взгляд изнутри.
— Как живет оперный артист в обычной жизни — в семье, с друзьями, чем увлекается, о чем мечтает?
— Очень люблю проводить время с дочкой Полиной, люблю гулять с ней. Я ей говорю — это твое время, куда хочешь, туда и пойдем. И вперед по сугробам. Она любит все режиссировать, говорит, кому куда встать, что сделать и что сказать. Если она затеяла игру, то надо играть по ее правилам, иначе всем будет хуже. С женой люблю гулять и говорить. Все никак наговориться с ней не могу. Она тоже певица. Некоторые считают, что два артиста в семье — это много, а я считаю, что никто, кроме певца, не поймет тебя по-настоящему. А что может быть важнее понимания?
Тут еще надо разобраться: бывает ли у оперного артиста жизнь отдельная от профессии. График работы очень плотный, и я хочу научиться разделять жизнь и профессию, насколько это возможно.
Самурай всегда готов к смерти. Путь смерти для самурая — это помнить о ней и жить так, как будто он мертв. Я стараюсь так же относиться к пению. Я всегда помню, что голос не вечен и карьера скоротечна. Но за это время нужно успеть что-то сделать.
Записала Ольга Павленко, журнал Status.