Первые премьеры в Новосибирском оперном театре
Новосибирский театр оперы и балета — НОВАТ, как он стал называться после ребрендинга, — представил публике новые названия: балет Асафьева «Пламя Парижа» и оперу Мусоргского «Борис Годунов». Обозреватель «МК» провел в НОВАТе два вечера, с удовольствием погрузившись в обновленную атмосферу театра, и по достоинству оценил его художественную продукцию.
Театр не узнать. Этот огромный дворец, сравнимый по масштабу с самыми гигантскими театральными зданиями эпохи сталинского ампира, стал красивым, уютным, удобным. При том, что «Пламя Парижа» — супераншлаговый спектакль, на который проданы билеты все до единого, нигде не возникает ни столпотворения, ни очередей. Похоже, что на каждого зрителя, а при аншлаге их пока 1200 человек (пока, потому что ремонта ждут еще 400 мест балкона — новый директор Владимир Кехман планирует открыть их для зрителей в будущем году) приходится по 3-4 сотрудника театра: гардеробщики, официанты, капельдинеры. Да, вот именно капельдинеры — так по давней традиции здесь именуют службу зала. Что и говорить: для театрального критика видеть зал, до отказа забитый зрителями, радость души.
«Пламя Парижа» — перенос на новосибирскую сцену спектакля Михайловского театра, который в свою очередь стал реконструкцией первой постановки этого революционного балета, осуществленной хореографом Василием Вайноненом и режиссером Сергеем Радловым в Ленинграде в 1932 году. Балет воссоздал Михаил Мессерер, вынужденный примерно треть хореографического текста досочинить, стилизуя почерк Вайнонена: многое было забыто и утрачено. Ривайвл такого революционно-идейного балета (Асафьев использовал сюжет из истории Великой французской революции со всей патетикой народного подвига) мог показаться рискованным: революции надоели хуже горькой редьки. Однако зрители рассудили иначе: развевающийся французский триколор, марсельеза и массовый героизм оказались отличным историко-костюмным гарниром к великолепным танцам, насыщенным неустаревающими элементами классической хореографии. Музыка Асафьева отчетливо обнаружила признаки жанровой стилизации (композитор, более прославленный как выдающийся теоретик, со знанием дела работал по моделям классических и народных европейских танцевальных жанров конца XVIII века) и отлично соотнеслась с принципами современного пост-постмодернизма. Одним словом, «Пламя Парижа», запылавшее в Михайловском принесло восторг, аншлаги, номинацию на «Золотую Маску», и вот теперь — не меньший успех в Новосибирске. Танцевали отлично: Анна Жарова (Жанна), Анна Одинцова (Диана), Марина Николаева ( Тереза). Но более всех оваций досталось солисту Михайловского Ивану Васильеву (Филипп), покорившему зал своей энергетикой и великолепными прыжками.
«Борис Годунов» в постановке Дмитрия Белова (режиссер) и Глеба Фильштинского (сценография) заявлен как «опера с комментариями в концертном исполнении» и помещен в рамки программы «образовательный проект». При всей безусловной образовательности и некоторой концертности, спектакль получился художественно убедительным и завершенным. А его «образовательность» и «концертность» стали эстетическим приемом — специфическим и в каком-то смысле провокационным.
Создатели спектакля задали себе простой вопрос: а насколько наш сегодняшний зритель в курсе исторических событий конца XVI начала XVII веков? Какое представление он имеет выдающихся личностях этой эпохи? Не в курсе. А представления — самые смутные, прямо как то самое время. Так гениальная опера Мусоргского стала для театра материалом для исторического расследования, в котором даже те зрители, которые что- то помнят из отечественной истории, смогли расставить для себя важные акценты. Например, вспомнить, что прообраз летописца Пимена — монах Филарет из рода Романовых, который вполне сознательно в своей летописи обвинил Годунова в убийстве маленького царевича Димитрия. И что Григорий Отрепьев вынужденно постригся в монахи, чтобы избежать виселицы, так как тоже был близок семье Романовых — главных конкурентов Годунова после смерти царя Федора Иоанновича. Интересно узнать, что слово «попугай» впервые появилось именно на рубеже XVI-XVII веков: не случайна в опере сценка царевича Феодора, рассказывающего забавную историю про «попиньку» пытающемуся отвлечься от скорбных дум Борису. Да и история царевны Ксении обрастает впечатляющими подробностями, когда становится известна ее страшная судьба: она была изнасилована Самозванцем и заточена в монастыре.
Все это мы узнаем из текста, транслирующегося параллельно оперному действию на превращенный в экран задник. Комментарии подробны: они относятся не только к историческим событиям, но и ключевым реалиям и понятиям далекой от нас эпохи: опричнина, схима, Чудов монастырь, который, между прочим, находился прямо в Московском Кремле. Лишь поначалу такой «ликбез» кажется чем- то странным. Несколько минут — и чтение этих примечаний становится не просто естественным — необходимым. Прежде всего, потому, что он не мешает восприятию собственно оперы, а концентрирует его. Действие — неяркое, принципиально статичное. Минималистична сценография: множество черных табуреток и один крашеный красной краской простой стул — «трон». Здорово придуманы костюмы Анастасии Шенталинской в стиле, который можно было бы назвать «исторический авангардизм»: в них — все оттенки серого цвета, силуэты древнерусского костюма и фактура современных стеганых тканей. При этом каким- то удивительным образом эта условная картинка погружает зрителя вглубь времен. Вернее, нашего представления об этой «глуби». То, что Борис Годунов безбород, понимаешь разве что в конце: как-то и без бороды убедителен Николай Лоскуткин в этой роли. И не только он: замечателен в роли Пимена Владимир Огнев, герой которого, благодаря историческим справкам обнаруживает сильнейшую мотивацию на травлю Бориса. Ярчайшая работа у Романа Завадского (Отрепьев). Даже жаль, что постановщики не использовали польский акт — актер мог бы проявить себя в нем очень интересно. Весьма нестандартный образ Шуйского создает Юрий Комов. И очень впечатляет Сергей Кузьмин в роли Юродивого, абсолютно вменяемого, без тени убожества и юродства человека, принявшего на себя рискованную роль — говорить жестокую правду власть предержащим. Все эти актерские удачи говорят о том, что Дмитрий Белов вместо того, чтобы тратить режиссерскую фантазию на сочинение собственного сюжета поверх авторского, занялся прямым режиссерским делом: подробной работой с артистами на основе текста Мусоргского. Самую высокую похвалу можно адресовать оркестру, прекрасно исполнившему под руководством Петра Белякина партитуру в оркестровке Дмитрия Шостаковича.
Публика приняла спектакль восторженно: долгими аплодисментами — стоя. В обеих наших столицах это почему- то не принято. Зато очень принято в Европе. И в российской провинции.
Автор: Екатерина Кретова
Источник: